438 Views
* * *
Сколько б мы не каялись, ни плакали,
мы теперь для них враги заклятые,
боль нечеловеческая, благого ли
чёрные слова их, мысли, взгляды их?
латана надежда, перелатана,
кровью и огнём война пропитана,
даже, если в ней не виноваты мы,
даже, если всё в душе болит у нас
мы бессильны изменить историю,
мы сильны и духом и оружием,
но чего бы нам это не стоило
соберём себя их слов разрушенных,
из разбитых судеб, из разграбленных
городов, из детского слёз и горестей.
Было ли всё это так уж правильно?
Было ли всё это нужно Господи?
Ранняя весна с зимой венчается
огненным венцом, кровавым заревом,
мне б проснуться, но не получается,
как проснуться нынче не сказали нам,
как принять себя такого чёрствого,
русского такого (Боже праведный!),
сломленного (нужное зачеркнуто),
как принять, чтобы это было правильно?
* * *
Война посреди любви,
любовь посреди печали,
но если бы мы тогда не молчали,
мы были б сейчас в крови?
Юли или не юли-
уже для венков заготовлен терний.
Любовь милосерлвует долготерпит,
война милосердствует ли?
Всей боли людской, всех мук
война в себя не вмещает,
любовь зла не мыслит, и всё прощает
и верит она всему.
Не войны любовь несёт,
не радуется неправде,
скажи мне пожалуйста, бога ради,
что это неправда всё,
и скорби минут года,
что будут отлиты в огне и в стали,
и тьма перестанет, и не перестанет
любовь никогда, никогда.
* * *
Плачет мальчик, мальчик плачет
над страницей дневника,
уколол о слово пальчик
и не вылечит никак,
ничего не слышит, кроме
слов движения в ночи-
это стих сочится кровью,
это тьма в душе молчит,
так молчит, что подступает
к голу крик и тошнота,
остаётся толко память,
но она уже не та,
что святой казалась раньше,
человечной, причастной,
ранен мальчик, мальчик ранен
неслучившийся весной,
Смотрит в небо выше, выше,
взгляду там сейчас вольней,
мальчик просто хочет выжить
вопреки чужой войне.
Прорастает одуванчик
солнца снова сквозь рейхстаг,
мальчик плачет, плачет мальчик
и не может перестать.
* * *
Облака — белогривые лошади
и солнечных полк зайчат.
Пустые коляски на площади
во Львове давно молчат,
пустые коляски детские,
кто стать посмел палачом?
Ты не говори, что дескать мы
с тобою тут ни при чём,
что это не то, чем кажется,
что запад им, нам- восток,
под лавочки все букашечки,
кузнечики под мосток,
живые, смешные некогда,
потерянные теперь,
а нам и деваться некуда
от этих людских потерь,
от слёз, насекомых шёпотов
и праздников на крови.
Коляски на век лишенные
недетской такой любви
безмолвствуют, а покамест ты
летишь точно камень вниз,
и аисты в небе, аисты
и детские души в них.
* * *
Какие оттуда вести?
Здесь, под проливным дождём,
соседке моей «груз двести»
вчера привезли. Мы вместе,
мы все свои грузы ждём
и малые и большие,
но здесь, на краю земли,
мы мыслили глубже, шире
и жили, мы просто жили
и вдруг умирать пошли
внезапно, безбожно, рьяно,
в уплату чужих долгов,
и там, где плыли бурьяны,
лишь братские нынче ямы
чернеют и пыль столбом.
И как это всё принять нам,
когда в стороне чужой,
на поле, огнём примятом,
кровавые рдеют пятна
и пуля поёт чижом?
Когда к нам привозят грузы-
нет ангела ни за кем,
лишь бездна за страшным спуском,
и боль говорит на русском
родном твоём языке.
* * *
Ни шагу вбок, ни шагу прочь из строя,
какие твои чувства и года?
Смогла бы я женою быть героя?
Смогла, но не желала б никогда
ни злейшему врагу, ни вражьей жинке,
пусть слава обойдёт их стороной,
поскольку ничего важнее жизни
нет в этом мире, сломленном войной.
Что толку в этом вынужденном рае,
и в славном возращеньи к праотцам,
когда солдаты наши умирают
за что, не понимая до конца,
когда своих отцов теряют дети,
когда теряют мамы сыновей?
И кто за эту боль сейчас в ответе,
и мы с тобой каких сейчас кровей?
Какой резон в той доблести и силе,
когда мы все отчаяньем полны?
Ах, если б все солдаты возвратились
и наши и «не наши» с той войны
живыми, не увечными, седыми,
но зла не причинившие другим.
Земля чужая в копоте и дыме,
земля родная, свет свой сбереги,
угасший, но поднявшийся с коленей
на берегу подземной той реки,
во имя всех грядущих поколений,
и вечной славы этой вопреки.
* * *
Перепиши меня однажды набело,
и будет песнь моя с твоею венчана,
пусть не пополнится аллея ангелов
детьми безвинными сегодня вечером,
пусть не вменится нам в вину неверие,
и новостные обманут полосы,
у страха взрослого ни дна не берега,
у страха детского нет только голоса,
у страха детского глаза зелёные,
ладошки потные, косицы русые,
летает голос твой не над землей моей,
над убиенными, над болью русскою.
В бочонке солнечном голубка моется,
В дыму Отечества темно и душно ей,
а под обстрелами все дети молятся,
безмолвно молятся, одними душами,
а под обстрелами все люди разные,
все люди Божии, все люди смертные,
а дети лечат слезами раны их,
и что-то жжется, что-то меркнет в них,
и обескровлена, и обездолена
их тьма кромешная в огне и копоти,
аллея ангелов продлится до неба,
но не сейчас тебя прошу я, Господи!
Рисунок: Джолен Лай (США)
