222 Views
* * *
Я ловлю комара на живца, на лжеца, на живую строку,
дрожжевая беда, ножевое ранение века
я тебя принимаю, но словно иголку в стогу
в этой истинной тьме человека ищу, человека.
Сколько в мире людей- безучастных, бездушных и проч.,
сколько горя и бед возлагает Господь нам на плечи,
ты жужжаньем своим мне, комар, только сна не порочь,
нынче сон, а не время нас всех от отчаянья лечит.
Дождевой перестук, перепелка сомненья в груди,
Книга боли людской, перечтённая снова и снова,
Но, комар, ты по крови моей обо мне не суди,
по дыханью суди и в ночи оброненному слову.
Я давно не хочу запасаться надеждами впрок,
я совсем не умею обиду затаивать в сердце,
если в нашем Отечестве все же родится пророк,
то он будет и Богу сродни, и сродни иноверцу.
Ты комар не спеши, ты комар не звени ни по ком,
просто молча смотри из-за штор на кружение мошек,
ожидай темноту и нащупывай свет хоботком,
так блаженно, как мы его больше нащупать не можем,
и не думай про про то, что случится когда-то потом,
в день когда ты не сможешь плести свои мёртвые петли,
если мы проживем этой боли всемирный потоп,
то однажды отправим тебя за оливковой ветвью.
* * *
Просто наживайся на войне,
покупай себе почёт и славу,
нет с войною никакого сладу,
но с дивана воевать вольней,
чьей-то крови тоненький стежок
на военной форме цвета хаки,
вот сидит поэтка в чистой хате
и из смерти делает стишок,
на продажу и на злобу дня,
как волну из плоти Афродиты,
так давай же, удержи коня,
и в избу горящую войди ты,
чтобы понопрасну не болтать,
о чужой трагедии великой,
пахнет ад огнём и повиликой,
и к тебе катит на ободах.
* * *
Ощущение жизни,
ощущение смерти,
речка, речка, скажи мне,
что сказать я не смею,
что внутри тебя дремлет?
Что проносился мимо?
Дуб качается древний
над твоей стремниной,
как над водами Стикса
тень хароновой лодки,
речка, дай причаститься
ты водой твоей ломкой,
телом берега чёрствым,
алой кровью заката,
кто тобой наречется-
отречётся от ада,
от неистовой боли
и от силы хвалёной,
только Бог над тобою,
только рёв самолетов.
* * *
Липкий страх подкатывает к горлу,
липкий страх не липнет к простыням,
я опять закатываю в гору
пироги на чёрных противнях,
я опять иду по белу свету
косы по косыночку прибрав,
если бы Господь по войны ведал,
для Адама не дал бы ребра,
и не создал землю бы и небо,
и не дал бы воину меча,
если бы Господь любовью б не был,
мы бы с тобой не плакали сейчас
по убитым, раненным, и тем кто
на тропу войны ступил едва.
Сколько таракан проглотит деток?
Сколько меду мухе даст пчела
прежде чем паук ее поймает,
и спугнет весь насекомий люд.
Помнишь, лепестки плыли по маю,
как сейчас летят по сентябрю
первые повестки скорой смерти,
скорой боли, что всегда права,
я стою, опять не в силах сети
липкие паучии порвать,
я стою у вечности в запасе,
и у самой смерти на краю,
слыша, как у дочки в младшем классе
дети гимн неслаженно поют.
* * *
Забывать — не значит быть сильнее,
забывать — не значит принимать,
веночки чернильные синеют
на запястье старого письма,
ты из сорок первого мне пишешь,
только вижу я в двадцать втором,
как горят сухие ветки пижмы
там, на поле бранном, за бугром,
как за смертью ты идёшь по следу,
как твоё лицо в который раз
превращается в лицо соседа
моего, убитого вчера,
как ты подрываешься на мине,
как ты вырастаешь из земли
песней, о подаренном нам мире,
что сберечь мы снова не смогли,
я иду в плаще иссиня-белом,
сквозь беды чернильную волну,
где в двадцать втором, как сорок первом
ты мне письмо мне пишешь про войну.
* * *
Нет на войне полумер —
полутела, да и только,
месяца тонкая долька
в чёрной от слез полынье,
звёзд серебристей косяк,
трубка извечная мира,
мимо, родимая, мимо,
в нас только ветры летят,
в нас столько крови, что нам
кровопусканье не страшно,
как это все-таки странно
слышать, сквозь эти шторма
голос полярной звезды
и песнопения штиля,
ты ли, родимая, ты ли
вдруг восстаёшь из воды,
как из печали моей —
грозно, бесшумно, внезапно,
Бог по ладоням морей
катит ракетные залпы
и первородную тьму,
от вод балтийских до крымских,
я одного не пойму,
как от неё мне укрыться?
Как от неё уберечь
всё, что мне дорого было,
брешь , моя милая, брешь
в сердце война мне пробила,
и горизонта тесьма
сжала все млечные тоги,
хлещет в пробоину тьма,
и изнутри меня топит,
и накрывает страну,
и опускается свыше,
только нельзя мне тонуть,
я обещал тебе выжить,
я обещал тебе мир
неискажённый войною,
есть только Бог, только миг
между тобою и мною.
* * *
Если думаешь, если помнишь,
значит я в этой тьме не одна,
догорает над морем шиповник
до сырого, песчаного дна,
до истории нового слома,
до сближения судеб и дат,
дозревает до вечности слово,
до утра доживает солдат,
обжигая рассветную глину
над походным своим фонарём,
только мы, не дослушав рябину
её песню в ладони берём,
и идём по осеннему скверу,
утопая по пояс в листве,
и себя принимаем на веру
в самом страшном её торжестве.
